Kono utsukushiki zankoku na sekai de wa
Mada ikiteiru koto "Naze" to tou bakari de...
Aa bokutachi wa kono tsuyosa yowasa de
Nani wo mamoru no darou mou risei nado
Nai naraba
© Yoko Hikasa
«Utsukushiki Zankoku na Sekai»
Кисть зачерпывает немного серой краски и тут же касается натянутой на каркас тонкой рельефной бумаги. Мягкое, но уверенное движение руки оставляет след из жирного мазка, который будет очень долго сохнуть, но Куки об этом сейчас не думает – в его ушах звучит пронзительный женский голос, высокий, но при этом мелодичный, певучий. Песня, звучащая в его наушниках, резко поднимается в его собственном небольшом рейтинге и уверенно занимает первую позицию. Но кого это волнует?
«Сердце лишь в мечтах твоих не колеблется.
В жизни хочешь быть сильней, но все уже решено...»
Урие не включает электрических ламп и рисует при свете, попадающем в окно с улицы. В темноте его работы кажутся особенно глубокими, поэтому он не рискует смотреть на них среди бела дня – картины теряют свой шарм, и нить, связывающая автора с работой, обрывается.
Серый пол, серые стены, серый человек посреди зала, закрывающий уши ладонями, будто тонкий высокий звук стремиться разорвать его барабанные перепонки. Он безмолвно кричит что-то отчаянное, что-то бесконечно ужасающее. Этот человек - воплощение слабости всего мира. Этот человек жалок и раздавлен.
«Ты можешь бросить все и найти опять.
Отдыхай поскорее, засыпай...»
Песня продолжает на повторе звучать в плеере Куки, но тот уже не замечает, что одна и та же строчка до бесконечности повторяется в его голове. Его сейчас заботит только одно: штурм Аукциона, устроенный CCG неделю назад, и произошедшие в тот день события.
- Заслуги, заслуги, заслу-у-уги, дайте их мне. Больше заслуг! Я хочу больше, больше... больше. Больше, хочу больше. Как денег в новогоднем подарке... Да, как в подарке...
Рвать, крушить, ЕСТЬ, убивать, уничтожать, рвать на части, ЕСТЬ, снова убивать, этот запах, этот прекрасный запах, сила, сильный, использовать силу, снова ЕСТЬ, крушить все, крушить всех.
Рука входит в мягкую плоть, как теплый нож в слегка подталое масло. Кожу обожигает теплым потоком крови, вырвавшимся из пронзенного тела гуля в дебильной смазанной - смазанной, потому что движется и не желает останавливаться - маске.
- Я, я, я, я, я, я. Яяяя! Все это я, черт, как весело, ВЕСЕЛО! ПРИВЕТ! Голова. Голова раскалывается! В ней так много меня. Моя голова переполнена мной. Но я ведь силен. Я очень силен. Эта сила... Слишком много меня.
МНЕ. НУЖНО. ПОВЫШЕНИЕ. СТОЙ. БИГ. МАДАМ.
И снова кровь обжигает, но теперь не ладони, не пальцы, а горло. Жидкость течет по подбородку, густыми каплями падая на скрюченные в агонии руки. Глаза не моргают, смотрят лишь перед собой, но все еще ничего не видят, кроме серо-красной пелены. Куинкс не понимает, что только что произошло и удары, один за другим, сбивают его с ног, вбивая лицом в обжигающе ледяную плитку пола.
- Горячо. Горячо. Раскаленный пол. Раскаленная кровь. Больно. Больно. Нет. Почему? Почему так? Почему со мной? Я ведь сильный. Я ведь обладаю силой. Настоящей силой. Почему только я? Почему только мне. Приходится. Терпеть.
Выдавливать из грудной клетки воздух, пытаться вдохнуть снова, сковать горло словами, которые рвутся наружу, не давая прохода воздуху. Захлебываясь кровью, что продолжает вытекать изо рта и пронзенного брюха, свернуться калачиком на холодном полу, почти обнимая собственные коленки.
- Я же лучше. Лучше его. Почему я? Так нечестно. Я же просто. Просто хотел доказать. Что я прав. Даже если у меня нет отца. Почему? Я ведь отдал все ради этого.
Закрыть лицо рукой. Перчатка липкая от крови. Прислонить ее к глазам, пелена с которых начала медленно сходить на нет, но которые вдруг начало щипать. Голос дрожит, а щеки вдруг становятся влажными, но Куки не перестает бредить, произнося слова, которые медленно связуются и превращаются в необдуманные предложения:
- Ненавижу. Ненавижу вас всех... и Сасаки... и Ширазу... и всех остальных... с их дурацкими играми в семью. Вы все считаете... Сасаки считает меня помехой. Умрите. Возьмите и сдохните. Просто сдохните!
Кисть замерла в сантиметре от холста и издала тихий хруст, сильно сжатая в пальцах Урие, а с кончика медленно упала капля краски карминового цвета. Юноша стиснул зубы так, что болезненно заныли скулы. «Так беспечно показал свою слабость. Проиграл битву. Разнылся, как ребенок, в конце концов. Сасаки смотрит так, будто хочет, чтобы тебя никогда не существовало, Куки. Ты все испортил».
«Эмоции больше не нужны - препятствуют желаниям,
Забыла и словно не было, чтобы вспомнить затем опять...»
В седьмой или двенадцатый раз Хикаса пропевает эту строчку, и следователь откладывает кисть, бросая последний взгляд на полотно. Неаккуратные на первый взгляд мазки дополняют друг друга, складываясь в пугающее своим отчаянием изображение человека, загнанного в тесный куб с прозрачными стенами. Куба нет на холсте, но Куки знает о его существовании, поэтому молча отворачивается от мольберта, подаренного Сасаки много месяцев назад на день рождения.
Впереди ночь. Отличное время, чтобы пройтись по улице и освежить в голове мысли. В наушниках слышатся последние слова, после чего садится батарейка.
«В этом мире красоты, одиночества кругом голова.
Так ответь: с чего же мне начать, раз остались мы с тобой в живых?
Так что же защищать, что же мне искать в этой тьме?
Силы больше не покинут нас, разум потеряет власть над чувствами».
